Секрет успеха британцев в Азии — в том, что они отправились туда не завоевывать ее, а делать деньги. Это не означает, что их режим в той же Индии был осознанно задуман как коммерческое предприятие: его возникновение не планировалось вовсе. Владычица морей в XVIII и XIX веках сама с изумлением следила за усилением своего влияния на субконтиненте, при этом никакого участия в процессе не принимая и формально отрицая факт территориальной экспансии. Просто британцы из Ост-Индской компании, учрежденной Елизаветой I еще в 1600 году с правом пятнадцатилетней монополии на торговлю в «Восточной Индии», — оказались неподконтрольны своему правительству.
Заметим, что эта Компания была отнюдь не единственной: при той же Елизавете появилась, например, «Мистерия и Компания коммивояжеров-искателей приключений для открытия районов, доминионов, островов и мест неведомых», преобразованная потом в Московскую. Работали и другие — для монопольной торговли с Турцией, Западной Африкой, Канадой и Испанской Америкой. Среди всех них Ост-Индская поначалу не выделялась особыми успехами. Но все изменилось, когда Англия вошла в политический союз с Голландией после Славной революции 1688 года (король Иаков II Стюарт был низложен, а на престол взошел нидерландский принц Вильгельм III Оранский). Последовало соглашение с новыми союзниками, у которых имелась собственная Ост-Индская компания, действовавшая даже более успешно. Сделка позволила англичанам свободно работать на текстильном рынке Индии, голландцы же занялись вывозом пряностей и транзитными перевозками в Индонезию. К 1720 году доходы британской компании стали больше, чем у конкурентов. Это логически и привело к установлению английского правления на Индостане, где Ост-Индская компания действовала через систему баз и укрепленных фортов. Вокруг этих плацдармов британского предпринимательского гения со временем выросли крупные города: Бомбей, Мадрас и главный форпост Компании — Калькутта. В начале XVIII века население Индии превышало британское в двадцать раз, а доля субконтинента в мировом товарообороте составляла 24 процента против британских трех. До середины XVIII века роль негоциантов-англичан в борьбе за рынок была скромной, и им, как и всем их «коллегам», приходилось простираться ниц перед троном Великих Моголов в Дели — успех их дела еще полностью зависел от императорской воли.
Но в 1740 году начались регулярные вторжения на полуостров персов и афганцев, а также тяжелые внутренние усобицы. Удачливые деятели вроде низама (правителя) Хайдерабада отхватывали от могольских владений куски, на западе маратхи заявляли свои права на независимость от Дели, в общем, хватка центрального правительства стала ослабевать. Тут-то и подняла голову Компания, почуявшая перспективы территориальной экспансии. Появилась у нее и наемная армия, которую набирали из местных воинских каст.
В первую очередь Британия стремилась тогда выиграть в схватке со своим главным европейским противником — Францией, и не только в Индии, но и в остальном мире. И вскоре Семилетняя война (1756—1763) подорвала глобальные позиции Парижа. Еще в 1757 году произошел прорыв на индийском «фронте»: генерал Роберт Клайв одержал решающую победу при Плесси в Бенгалии. Через восемь лет император Могольской династии вынужден был предоставить Ост-Индской компании право дивани (гражданского управления) в Бенгалии, Бихаре и Ориссе. За полвека власть удачливых британских торговцев распространилась по всему субконтиненту — как бы самостоятельно, без поддержки официального Лондона.
К 1818 году Компания господствовала на большей части индийской территории, и эта форма правления изменилась лишь после знаменитого Сипайского восстания в 1857 году, когда корона учредила прямой контроль за положением дел. Нет сомнений, что для британцев это оказалось выгодно. Простое бесконтрольное разграбление было довольно типичным явлением тех первых лет власти Компании, когда такие ее представители, как Томас Питт, прозванный Бриллиантом, переправляли в Англию целые груды драгоценных камней.
Однако чаще его соотечественники все же прибегали к более сложным схемам, чем испанцы в Южной Америке. Великой восточной стране они уготовили судьбу сырьевого придатка, огромного рынка для сбыта готовой продукции раннеиндустриальной британской экономики и поставщика продовольствия. Вплоть до XVII века индийское текстильное производство было столь развитым, что британским мануфактурам оставалось лишь ученически копировать стиль ввозимых с Индостана восточных тканей. Однако в силу своей себестоимости, они, разумеется, всегда оставались очень дороги. Все изменилось, когда Ост-Индская компания завалила субконтинент дешевыми ситцами, коленкором и хлопком с фабрик Ланкашира. Серебряная рупия ОстИндской компании (калькуттской чеканки). Название монеты происходит от английской транслитерации слова rupya, означающего на хинди, собственно, «серебряная монета» собственно, «серебряная монета»
То был настоящий триумф колониально-рыночной концепции Британии. Метрополия вынудила субконтинент открыться для импорта нового, бросового товара, дотоле ей не известного (он еще больше подешевел в 1813 году, когда вышел закон, покончивший с абсолютной монополией Компании — теперь отпали и пошлинные «ост-индские» ограничения). С одной стороны, Индия оказалась в цепких объятиях свободной торговли, с другой — колонизаторы, всячески подчеркивая свою техническую конкурентоспособность, запретили вводить какие-либо пошлины на ввоз своей продукции в подвластную страну. Получился своего рода «империализм свободного рынка» (именно этим термином пользуются современные английские историки). Таким экономическим образом и определилась судьба колонии на ближайшие столетия; и не случайно впоследствии в центре флага независимого государства Ганди поместил колесо прялки — чакру, — а свадеши — бойкот иностранных товаров — стал излюбленным требованием и лозунгом первых националистов.
Кроме того, Индия открыла своим завоевателем невиданные возможности для хранения и приумножения капиталов. К 1880 году общий объем вложений в страну составил 270 миллионов фунтов — пятую часть огромного инвестиционного портфеля Британии, к 1914-му эта цифра выросла до 400 миллионов. Вклады в Индию в относительном исчислении оказались (невиданный случай в истории) даже выгоднее долгосрочных операций во внутренней экономике Соединенного королевства: колониальные власти уверили огромную массу дельцов в надежности нового рынка и не обманули их ожиданий.
Колония же, как могла, возвращала метрополии ее «заботу» сторицей — например, военной силой. Знаменитые индийские полки прекрасно зарекомендовали себя в сражениях XIX века. Новые подданные верно послужили империи в самых разных уголках мира, от Южной Африки до Западной Европы — тут они приняли участие в обеих мировых войнах: около миллиона добровольцев участвовало в Первой и почти вдвое больше — во Второй… Да и в мирное время количество индийских резервистов исчислялось тоже немалыми цифрами. В 1881 году в колониальной армии служили 69 477 военнослужащих-англичан — «против» 125 000 туземцев, набранных из тех индийцев, которых завоеватели считали «прирожденными воинами»: мусульман и сикхов. В общей сложности эти войска составляли в конце XIX века 62 процента всей сухопутной мощи Великобритании. В общем, с полным основанием заметил премьер-министр лорд Солсбери: Индия — это «английская казарма у восточных морей, откуда мы всегда можем призвать любое количество бесплатных солдат».
Конечно, в целом британское общество было склонно обосновывать свое владычество более благородным образом как исполнение своей цивилизаторской миссии. Наиболее, пожалуй, четким образом эту идею сформулировал историк Томас Бабингтон Маколей на одном из заседаний парламента в 1835 году. Он выразил пожелание, чтобы в колонии был сформирован «слой индийцев по крови и цвету кожи, но англичан — по вкусам, мировоззрению, морали и интеллекту». Мысль о том, что целью английского присутствия является совершенствование аборигенов, вообще, носила всеобъемлющий характер. Считалось, что статичному, аморфному индийскому обществу во всех решительно областях стоит учиться у самой передовой державы мира. Естественно, тем самым подразумевалась абсолютная дегенерация местной древней культуры. Тот же Маколей с немыслимым высокомерием утверждал, что «одна-единственная полка из хорошей европейской библиотеки стоит всей национальной литературы Индии и Аравии». Подобными соображениями руководствовались и миссионеры-протестанты. Азиатские земли, считали они, дарованы Британии «не для извлечения сиюминутной выгоды, но для распространения среди аборигенов, бредущих во тьме отвратительных и разлагающих предрассудков, света и благодатного воздействия Правды»! А Уильям Уилберфорс, человек просвещенный и благородный, основатель Движения борцов с работорговлей, высказался еще резче: «Это религия дикарей. Все ее обряды должны быть ликвидированы».
Что же по этому поводу думают современные историки? Одни считают, что рассеянная географически и лишенная долгосрочного потенциала оккупационная власть вообще не оказала особого влияния на туземное общество, с которым и взаимодействовала-то в исторической перспективе совсем недолго.
Другие же все еще видят в британском влиянии живительное обновление, сказавшееся на самом народе Индии вполне благотворно: были смягчены суровые законы кастовой системы и даже появление объединенной Индии, представление о национальном единстве было косвенно подсказано колонизаторами. Вспоминая тех, кто обливался потом, болел и умирал на просторах Индии, знаменитый «певец империализма» Киплинг писал: «…словно живительную влагу мы отдавали этому краю лучших, и если существует страна, расцветшая на крови мучеников, то эта страна — Индия». Власти занимались не только общим здравоохранением, например профилактикой малярии и вакцинацией против оспы (которой индусы резко противились, как ритуально оскверняющей!). Чтобы накормить страну с постоянно растущим населением, они за время своей деятельности в восемь раз увеличили площади орошаемых земель. Стало слегка выравниваться и благосостояние разных классов: совокупный доход после уплаты налогов в сельском хозяйстве увеличился с 45 до 54 процентов, а это означало фактически, что в какой-то степени уменьшилось неравенство. Правда, тогда до этих цифр никому особенно не было дела… Приближались ХХ век и великие потрясения. Георг V и его супруга королева Мария во время коронационного визита в Индию. Красный форт, Дели. 12 декабря 1911 года.
Оплачено кровью
Красный форт, Дели. 12 декабря 1911 года
Первая мировая война предстает в истории той точкой отсчета, с которой национальное самосознание индийцев оформляется в четкое политическое движение, способное ставить перед собой задачи и бороться за них. Стихийные бунты случались, конечно, и раньше. Например, в 1912 году, когда планировалась административная реформа в Бенгалии, радикал-националист Раш Бехари Боуз бросил бомбу в вице-короля лорда Гардинджа. Партия Индийский национальный конгресс, основанная еще в 1885-м (много раз трансформировавшись, она позднее придет к власти в новой Индии), также изо всех сил добивалась самоуправления, не требуя пока что независимости. Но именно война изменила все — слишком высокую кровавую плату внесла в нее колония: на арке «Ворота Индии» в Нью-Дели начертаны имена 60 тысяч погибших.
В 1917-м британцам пришлось взять курс на «постепенное формирование полномочного правительства Индии как неотъемлемой части Британской империи» — правительства, «набранного» из индийцев и для индийцев. В 1919 году увидел свет новый Закон об управлении — первый шаг на пути, по которому шли теперь колонизаторы. Он провозглашал принцип диархии — двойного управления, при котором центральная власть в Калькутте оставалась безраздельно в английских руках, а на местах руководили бы члены национальных партий, подобных ИНК, — на них рассчитывали в первую очередь в плане «работы с населением», как сказали бы сегодня. Для разъяснения ему, населению, решений принятых властями. Такая хитрая и осторожная уступка, будучи на вид ничтожно мала, неожиданно оказалась бомбой в прочном фундаменте империи. Получив немногое, туземцы задумались о своем положении в общем. Долго искать повода для возмущения не пришлось — в новых законах сохранялись ограничения гражданских свобод, введенных еще в военное время (например, право полиции помещать любого под стражу без суда). Новая форма протеста — «хартал», аналог западной забастовки, — распространилась по всему полуострову, а в некоторых районах вылилась в конфликты столь серьезные, что местным администрациям приходилось вводить военное положение.
Одним из таких районов стал традиционно неспокойный Пенджаб, где в апреле 1919 года командовал одной из пехотных бригад генерал Реджинальд Дайер. Заядлый курильщик, раздражительный и задиристый; забияка, который, по описаниям современников, «счастлив был только тогда, когда с револьвером в зубах карабкался на вражеские укрепления», он хуже всего подходил для руководства войсками в таких деликатных обстоятельствах. По прибытии на командный пункт в Амритсаре он первым делом запретил в зоне своей ответственности какие-либо собрания граждан. На следующий день генерал в сопровождении барабанщика и боевого караула прошествовал по улицам к главной святыне сикхов — Золотому Храму, то и дело останавливаясь, чтобы выкрикнуть объявление: по любым скоплениям людей будет открываться огонь. Тем не менее ближе к вечеру на площади Джаллианвала Багх, окруженной с трех сторон глухими высокими стенами, собралась толпа в 10 или 20 тысяч человек. Выполняя собственное обещание, там же появился и Дайер в сопровождении 50 стрелков и без всякого предупреждения открыл огонь. «Я выстрелил и продолжал стрелять до тех пор, пока публика не рассеялась», — вспоминал он позднее. Но дело в том, что толпе негде было «рассеиваться» — некоторые обреченные от отчаяния пытались карабкаться по отвесным укреплениям, кто-то прыгал в колодец и там тонул, потому что сверху прыгали другие… В общей сложности погибли 379 и получили ранения тысяча человек. Впоследствии неистовый генерал практиковал публичные порки представителей высших каст, заставлял индусов ползать на животе по улице, на которой толпа однажды избила английского доктора Марселлу Шервуд (между прочим, спасли ее сами туземцы). На закате лет он самодовольно признавал, что в его намерения входило «нагнать страх на весь Пенджаб».
Но вместо этого, по словам Махатмы Ганди, «были сотрясены основы империи». Другой великий индус Джавахарлал Неру, впоследствии первый премьер-министр Индии, вспоминал, как сильно изменилась его политическая позиция, когда во время одной из поездок по стране от имени ИНК он услышал, как в соседнем вагоне Дайер без малейшего сожаления оправдывал собственные зверства.
Отныне для большинства индийцев британское владычество было запятнано кровью. Радовались избиению лишь противники индусов, сикхи, провозгласившие «амритсарского мясника» почетным представителем своего народа.
Что такое субимпериализм?
Говоря о британском владычестве в Индии, мы имеем дело с явлением, которое историки часто называют «субимпериализмом» («вторичным империализмом»). Классическая схема отношений метрополии, олицетворяемой правительством страны-колонизатора, и колонии в этом случае включает в себя посредника, которому метрополия делегирует свои полномочия «на месте». Происходило это делегирование внепланово. Скажем, правительство Великобритании могло сколько угодно выпускать законы типа Индийского Акта 1784 года, гласившего: «Политика завоеваний и распространения нашего владычества в Индии несовместима с чаяниями, политикой и честью этого государства», но удаленность Индии сводила влияние Лондона на действия своих подданных «на месте событий» к нулю. Морское путешествие в Калькутту через Кейптаун занимало около полугода, и его следовало начинать только весной, сообразуясь с розой ветров, в обратный же путь можно было пускаться лишь осенью. Губернатор ждал ответа на самый срочный запрос более двух лет! Несмотря на подотчетность парламенту, степень свободы его действий была огромна, да и заботился он о безопасности торговли в Британской Индии гораздо больше начальства в метрополии. Возьмем хотя бы резкую отповедь губернатора графа Уэллесли, вразумлявшего одного упрямого адмирала, боявшегося выступать против французов без королевского приказа: «Если бы я руководствовался тем же принципом, что и Ваше превосходительство, Мисор никогда бы не был взят». И ведь Уэллесли не открыл Америки. Субимпериализм расцвел уже при его предшественнике лорде Корнуоллисе, вскормившем плеяду чиновников — «азиатских конкистадоров». Британцы побеждали не столько силой, сколько традиционным политическим хитроумием, пользуясь разобщенностью страны. Об этом говорил индийский историк Г.Х. Канн: «…то, что практически весь Индостан перешел в руки англичан, — следствие разобщенности индийских правителей». Возьмем, например, борьбу генерала Клайва с навабом (наместником Великих Моголов) Бенгала и его французскими союзниками в 1757 году. Британца поддержал не только местный банкирский дом Джагет Сета: перед решающей битвой при Плесси Клайв ухитрился переманить на свою сторону изначально враждебного ему крупного военачальника Мир Джафара. Армия Ост-Индской компании, которой командовал Клайв в тот день, вообще на две трети состояла из индийцев. Такие замечательные образчики английской политики и привели к зарождению так называемого «Компани Радж» — «Владычества Компании». Об этом «незапланированном ребенке» ходила шутка, что империя разрастается «в припадке беспамятства».
«Махатма» значит «великая душа»
Расправа в Амритсаре раскрыла глаза на суть происходящего и Мохандасу Карамчанду Ганди, которому молва даровала авторитет Махатмы («Великой души»). Приехав в 1914 году из Южной Африки, Ганди, получивший образование в Лондоне, несколько последующих лет на всех углах признавался в «любви к Британской империи», но действительность не могла не поколебать его взглядов. Его превращение из адвоката, одетого, как денди, в борца за свободу, в почти святого в легких одеждах, — хрестоматийно и составляет, можно сказать, краеугольный камень новоиндийской политической истории. Ганди сумел стать национальным вождем в полном смысле этого слова, а свой стратегический метод, политтехнологию, примененную для этого, назвал «сатьяграха» — буквально «сила духа». То есть — отказ от всякого насилия в борьбе и такое повседневное поведение, которое обеспечит чистоту каждой личности, и через нее чистоту народа.
Самой яркой акцией сатьяграхи стал знаменитый «Соляной поход» 1930 года — мирный марш от ашрама (обители) Махатмы на реке Сабармати до берега Индийского океана, где предполагалось набирать в котелки воду, разводить огонь и «добывать» соль, нарушая тем самым знаменитую британскую монополию, одну из основ колониального режима. Подобным же образом неоднократно призывая к мирному гражданскому неповиновению в 20е и в 30-е годы прошлого века, ИНК под неформальным началом Ганди оказал действенное давление на власти. В результате в 1927 году была создана Комиссия для разработки проектов конституции, а в 1930 и 1931-м в Лондоне прошли два «круглых стола» с участием представителей заинтересованных сторон. На первой встрече Махатма отсутствовал (сидел в тюрьме), а Конгресс участвовать отказался. На второй он прибыл — но только для того, чтобы к собственному сожалению констатировать непримиримость позиций.
Закон об Индии
В 1935 году парламент в Вестминстере все-таки принял Закон об Индии — самый длинный из всех изданных британской властью актов за всю историю этой власти. Он предоставлял великой колонии статус самоуправляющегося доминиона. Более того, этот документ давал Дели автономию в вопросах налогов и пошлин — то есть наступал конец тому самому «империализму свободной торговли», системе, при которой Британия беспрепятственно заваливала Индию продукцией своей текстильной промышленности. По большому счету, постепенно становилось понятно, что национально-освободительное движение вынуждает Британию идти на такие уступки, при которых сама цель ее господства подрывается, и ей не остается ничего, кроме как готовиться к собственному уходу. Стоит, впрочем, заметить, что уже и раньше ценность Индии в качестве «колониального актива» несколько упала: снижение удельного веса сельского хозяйства в экономике после Великой депрессии 1929 года сыграло свою роль. Так что Закон 1935 года представляется простой прагматической реакцией на реальность, признанием: «Индостан как капитал истощается».
Не стоит, конечно, упрощать. Документ был разработан и с другой целью: удержать антианглийские силы от радикальных выступлений, а саму Индию — под контролем. Сторонники Закона были уверены, что ИНК, не обладая внутренним структурным единством, под «деликатным» давлением правительства вполне может распасться. Новоявленный национализм предполагалось ослабить — на сей раз не репрессиями, а сотрудничеством. К примеру, при новом положении сохранялась власть раджей, при помощи которых Англия во все минувшие времена косвенно управляла одной третью субконтинента. Таким образом, реформистские тенденции среди тех, кто должен быть избран в новый свободный парламент Индии, слегка усмирялись, а «феодальный элемент» среди них поощрялся. К тому же на деле получалось, что и статьи Закона, где оговаривались функции центрального правительства Индийского доминиона, не могли вступить в силу без согласия половины князей.
Но несмотря на лукавство и неудовлетворительность предложенных условий, большинство индийских националистов они все же убедили. Все ведущие партии приняли участие в выборах 1937 года вместо того, чтобы их бойкотировать. Таким образом, британцы, вне зависимости от соображений экономической целесообразности, заглушили до поры до времени требования «пурна сварадж» — полного самоуправления Индии. Конечно, это не значит, что на лондонской политической кухне верили, будто власть над страной будет вечной. Но в 1930-х годах они все еще пользовались на Индостане достаточным авторитетом, чтобы отложить решение вопроса — как тогда казалось, на неопределенное время… Великий Джавахарлал Неру (1889—1964). Выпускник Оксфорда, юрист, «Пандит» — «ученый»
К независимости шаг за шагом
14 июля 1942 года Индийский национальный конгресс потребовал предоставления Индии полной независимости, обещая в случае отказа широкомасштабные акции гражданского неповиновения. В начале августа Ганди призвал соотечественников к обещанному неповиновению, убеждая их вести себя достойно свободной нации и не выполнять приказания колонизаторов. Взвинченные приближением японских войск к индо-бирманской границе англичане ответили арестом Ганди и всех членов Рабочего комитета ИНК. К руководству силами независимости пришла молодая активистка Аруна Асаф-Али, 9 августа 1942-го поднявшая флаг Конгресса в бомбейском парке, где Ганди еще накануне призывал к свободе. Следующим ходом власти просто запретили Конгресс, что вызвало лишь взрыв симпатий к нему. По стране прокатилась волна протестов, забастовок и демонстраций — не всегда мирных. В отдельных районах взрывались бомбы, поджигались правительственные здания, отключалось электричество, разрушались транспортные системы и коммуникации. Британцы ответили новыми репрессиями: более 100 тысяч человек были взяты под стражу по всей стране, демонстрантов подвергали публичным поркам. Сотни людей пострадали от стрельбы, открытой полицией и армией. Лидеры Национального движения ушли в подполье, но умудрялись выступать по радио, распространять листовки и создавать параллельные правительства. Колонизаторы даже выслали корабль ВМФ, чтобы отвезти Ганди и других вождей куда-нибудь подальше — в Южную Африку или в Йемен, но до того дело не дошло. Лидеры Конгресса просидели за решеткой три с лишним года. Самого Ганди, впрочем, выпустили в 1944-м — ввиду ухудшающегося здоровья, подорванного, в частности, 21-дневной голодовкой. Махатма не сдавался и требовал освобождения своих товарищей. В целом же к началу 1944 года обстановка в Индии стала относительно спокойной. Продолжались лишь раздоры среди мусульман, коммунистов и экстремистов. В 1945 году ситуацию усугубил ряд волнений среди индийских военных — офицеров, солдат и моряков. Случился, в частности, Бомбейский мятеж, в котором участвовали помимо прочих команды 78 кораблей (всего 20 тысяч человек). К началу 1946 года власти освободили всех политических заключенных, вступив в открытый диалог с ИНК по вопросу о передаче руководства. Все завершилось 15 августа 1947 года, когда Индия была провозглашена независимой. «Когда часы прозвонят полночь, когда весь мир будет спать, Индия проснется к жизни и свободе. Такие моменты очень редки в истории: мы делаем шаг от старого к новому. Индия снова находит себя», — писал Джавахарлал Неру о Дне независимости Индии.